Наконец раздалось отстраненное:

— Слушаю.

Холодное, по-деловому собранное, чужое. По сердцу полоснуло ножом тупым. Больно!

— Руслан…

— Да? — уже нетерпеливо и ни намека на прежнюю теплоту.

Он не простит…

— Ты где? — зачем-то спросила, хотя и так ясно не ответит.

— Неважно! — осадил надменно, ясно давая понять, что мое место у двери на коврике, — чего хотела?

Тебя. Прежнего. Счастье наше вернуть испоганенное, отмыть его, перемотать время назад, чтобы как и остальные пройти мимо немощной старухи.

— Поговорить.

— Мне некогда. Если что-то важное, то будь добра все в пять слов уместить, — Руслан разговаривал со мной так, как раньше с обслуживающим персоналом.

Сколько раз я его журила за лишнюю резкость, а теперь все это на меня обрушилось. Словами не передать как плохо, тошно. Ведь он другой! Веселый, отзывчивый, заботливый…с теми кого любит. С теми, кто не предает.

— Я подумала…

— Ближе к делу, — перебил бесцеремонно, почву из-под ног окончательно выбивая.

— Мне лучше уйти. Я поживу в городе…пока.

— Нет.

Хладнокровный ответ Бекетова обескуражил.

— Так лучше будет, всем.

— Я сказал нет! — чеканил по слогам.

— Пойми, так лучше будет.

— Ты меня не поняла? Я сказал сидеть дома, вот и сиди.

— Я не могу…здесь…без тебя.

— Избавь меня от этих соплей, — отмахнулся от моего горького признания, еще больше убеждая, что смысла нет тянуть.

— Зачем тебе это? Зачем, Руслан? — горько спросила, умирая от безысходности, — ты же ненавидишь меня!

Он лишь промолчал, не ответил на мои слова, не опроверг их.

Ненавидит. Чувствую это даже на расстоянии. Как жутко, как страшно. В один миг сломалось все, и обратного пути нет

— Я не могу тебя отпустить, — наконец произнес без единой эмоции, — ты ж моя истинная пара. Это же навсегда.

Слова прозвучали совсем не радостно, скорее горьким, едким проклятием.

Не нужна, не простит, но и не отпустит. Подле себя держать будет, при этом презирая. Я не могу так, не хочу. И ему этого не надо, хоть он и не понимает.

— Руслан, пожалуйста, — прошептала едва различимо, но он остался глух к моим мольбам.

— Я все сказал. Сиди! Дома!

— Когда ты придешь?

— Понятия не имею. Все, мне некогда! — сбросил звонок, а я сидела на кровати, прижимая руки к груди, к тому месту, где сердце грохотало точно безумное.

Он превратит наши жизни в ад, хотя мы и так уже там, но будет еще хуже, знаю, чувствую. Его ненависть раздавит меня, и его самого сделает несчастным.

Уйду.

Накатившие слезы вытерла, ладонью, рюкзак на плечо закинула и решительным шагом покинула спальню.

Свет, заливающий широкий холл на первом этаже, казался непростительно ярким, словно насмехался над кровоточащим сердцем, над трагедией, которая нас постигла.

Я еще раз пробежалась взглядом по дому, ставшему таким родным. В нем было столько счастья, а теперь лишь горькая тишина. Из-за меня.

Не в силах совладать с эмоциями выскочила на крыльцо, задыхаясь, сгорая заживо, и остановилась как вкопанная найдя на ступенях лист, на котором красными буквами выведено «проваливай шлюха. Оставь нашего альфу в покое».

Сердце ухнуло куда-то вниз, когда в дрожащих руках держала листок со страшным посланием.

Господи, кто это написал???

Да кто угодно: соседи, Наташа, да то же самый Кир, хотя он таким заниматься не станет, не его уровень.



Кто-то из простых, защищающих своего вожака.

Меня затрясло. Казалось, из каждого дома, из-за зашторенных окон глаза чужие следят, проклиная, от души желая сдохнуть в мучениях.

Даже кусты роз на дорожке, ведущей к дому, будто ощетинились, пытались уколоть, когда мимо них пробежала. По улице мимо аккуратных домиков, ухоженных палисадников, бегом к пропускному пункту.

Задыхалась, когда навстречу люди попадались. Знакомые, что еще совсем недавно улыбались приветливо, теперь давили своим осуждением, презрением, причиняя почти физическую боль.

Я одна, в центре стаи, которая ненавидит меня.

Боже, дай мне сил.

Подбежала к воротам, намереваясь под шлагбаумом проскочить, но дорогу перекрыл здоровенный оборотень-охранник.

Смерил меня бездушным взглядом и ровно отчеканил:

— Тебе запрещено покидать территорию клана.

Руслан велел меня охранять???

— Но мне надо.

— Запрещено, — повторил категорично, и кивнул, указывая обратный путь.

Спорить с ним бесполезно, я едва до плеча ему достаю. Он меня одной левой зашибет, если захочет.

Мне кажется, вокруг стало меньше воздуха, кислород весь выгорел, оставив за собой удушливый след.

Я в тюрьме, Руслан не шутил.

Мимо меня проехала красная семейная машина, и дети на заднем сиденье, волчата, показывали на меня пальцами, что-то крича родителям.

Мне захотелось со стыда провалиться. Здесь, на всеобщем обозрении еще хуже себя чувствовала, словно голая у позорного столба.

Невыносимо.

Обратно припустила бегом, со всем мочи, желая как можно глубже укрыться от враждебного мира. Только на родном крыльце остановилась, оглянулась с опаской, будто за мной толпа следуем с вилами и факелами.

Что делать? Оставаться? Ждать Руслана?

А если не придет? Сегодня, завтра, через неделю?

Что тогда? Вечно прятаться в норе?

Я не хочу.

Поэтому прошмыгнула на задний двор, а оттуда кустами да к забору.

Разбежавшись, подпрыгнула, выше любого олимпийского чемпиона, ухватилась за край и подтянулась уверенно. Перемахнула через ограду, рюкзак на плечах поправила и в лес пошла, все дальше удаляясь от царства своего позора.

— Прости меня! — прошептала, представляя янтарные глаза альфы Черных Тополей, — прости за то, что позволила нам разбиться вдребезги.

Я не могла осуждать его за грубость, жестокость, за слова, злыми шершнями в душу впивающиеся. Ему плохо, я знаю. Не представляю какого это, найти свою пару без трусов, в чужой квартире, пропахшей другими оборотнями.

И рада бы сказать, что ему привиделось, что он все не так понял, что ничего не было.

Было. С кем-то не знакомым, вместо которого я почему-то увидела Руслана. Я плохая жена, раз не поняла, не почувствовала, раз сердце не распознало обман. Грязная, опороченная, предавшая.

Я его не достойна. Мне надо уйти.

Только кто бы меня отпустил…

Бесшумно ступая по мягкой траве, шла вдоль дороги ведущей к городу. В опускающихся сумерках вечерний лес начал оживать, после дневного солнцепека. Зеленые сосны-великаны неспешно покачивали на ветру тяжелыми, резными шапками, сквозь которые пробивались редкие лучи закатного солнца.

Я брела вперед, понуро глядя себе под ноги, в очередной раз пытаясь разобраться как так получилось, что всего пару дней назад я была самой счастливой, а сегодня одна, ухожу из дома, который стал родным, презираемая стаей, да и в глазах Руслана лишь презрение и ненависть.

Все сломалось так быстро, внезапно, словно нас смяло несущимся на всех парах локомотивом. Правильно говорят, высоко взлетишь — больно упадешь.

Мой случай.

Из задумчивости выдернуло настойчивое гудение телефона в рюкзаке. На ходу достав его из бокового кармана, глянула на экран, чувствуя как земля из-под ног уходит.

Руслан.

Вряд ли звонит чтобы как раньше поболтать о разном, спросить как дела. Скорее ему уже доложили, что я ушла.

Мне было страшно отвечать, перед глазами еще стояло его лицо, искаженное гневом, звериной яростью. Я не хочу его гнева. Он делает мне больно, не снаружи, в груди, в сердце, ломая привычный образ заботливого мужа.

Но и не ответить нельзя, потому что разозлю еще сильнее.

— Да? — робко, чуть дыша, надеясь на чудо.

— Где ты? — его голос больше на волчье рычание походил.

О, Боже!

— Руслан, я ушла, — попробовала сказать спокойно, твердо, уверенно, не вышло, голос дребезжал словно стеклянный, выдавая меня с головой.